etrussk

etrussk
/1.2.2006/ - Русские в Киргизии: современное положение и прогноз

http://www.rustrana.ru/print.php?nid=18079

Данная работа посвящена некоторым аспектам современного положения русского и русскоязычного населения Киргизии. Ввиду хорошей изученности темы авторы сочли возможным остановиться только на отдельных вопросах, которые, как им кажется, имеют значение для прогнозирования того, как будет развиваться ситуация в дальнейшем…
Оговоримся, что под «русскими» чаще всего подразумевается все славянское население, и во многом такая характеристика применима к одному из мусульманских народов — казанским татарам, которые чаще причисляются к русскому населению и редко принимаются местными мусульманами как часть общетюркской мусульманской общины. Конфессиональная самоидентификация казанских татар и их этнокультурное самоопределение зачастую раздваиваются, но важно отметить, что татарам не свойственна и роль культурно-цивилизационного посредника между русским и местным населением. Исследование причин, почему татары утеряли былую посредническую роль, выходит за рамки данной темы.

Русские в Киргизской ССР

Русские в новых независимых государствах, созданных на территориях бывших союзных республик, находятся сейчас в более сложном положении, чем даже те этносы и субэтносы, которые в советское время жили вне своих государственных образований (как, например, армяне Нагорного Карабаха). В СССР русские были этническим большинством, поэтому никогда не сталкивались с необходимостью культурной адаптации. После распада Союза они были вынуждены принять несвойственные им роль и статус этнического меньшинства. Правда, опрос 1992 г. зафиксировал готовность большинства из них приспосабливаться к новым условиям, но, как показало время, успешной адаптации не получилось — сейчас русские в Киргизии практически исключены из политической, общественной и культурной жизни.
Массовый приток русских в Киргизию начался еще в конце XIX в. Первыми поселенцами в крае были уральские казаки, целыми станицами переезжавшие в Семиречье, и крестьяне с юга России. Поэтому в Киргизии всегда было много русских крестьян - явление, совершенно не характерное для других стран Средней Азии. Как правило, крестьянские переселенцы очень быстро находили общий язык с местными жителями, выучивали язык и перенимали местную кухню, участвовали в мусульманских праздниках и в основных событиях общинной жизни соседей
В советское время в республику приезжали уже не крестьяне, а специалисты - учителя, врачи, инженеры, высококвалифицированные рабочие. Особенно быстро численность славянского населения Киргизии росла в 60-е годы. Волне городских переселенцев было не свойственно желание учить местные языки, вникать в обычаи народов, среди которых приходилось жить. В этот период русское население Киргизии ежегодно увеличивалось на треть.
Но уже в середине 70-х началась обратная миграция - возвращение в европейскую часть СССР. Причиной тому стало перенасыщение рынка труда; в первую очередь это относилось к элитным должностям. Будущее вытеснение русских из стран Средней Азии было предопределено еще тогда всем ходом изменений в социально-жоиомической сфере региона за годы советской власти. Высшее и средиее образование в Киргизии достигло с 1926 г. таких масштабов, что почти во всех гуманитарных областях к началу 80-х годов специалисты-киргизы могли заменить русских. К 1989 г. по удельному весу лиц с высшим образованием русские в Киргизии отставали от титульного населения почти в 1,5 раза. Правда, это не относилось к ВПК, металлургии, машиностроению, техническим научно-исследовательским институтам. Среди киргизов всегда пользовалось особенной популярностью гуманитарное высшее образование: в советское время они в основном становились врачами, преподавателями, деятелями искусства, работниками местной администрации и партаппарата. Именно поэтому, несмотря на то, что тяжелая промышленность и наукоемкие отрасли после падения СССР пострадали прежде всего, русские инженеры и квалифицированные рабочие до сих пор живут в Киргизии.
Зато с особенной силой конкуренция на рынке труда ударила по т.н. гуманитарной, или непроизводственной, интеллигенции. В постсоветское время эти люди оказались «между молотом и наковальней». В 1992 г. большинство русских, потерявших или опасавшихся потерять работу в Киргизии, еще наивно надеялись устроиться «по торговой или финансовой части». Однако на эти места находилось и без того немало желающих. Приехав в Россию, переселенцы обнаруживали, что там специалисты гуманитарного направления в первую очередь становятся безработными. Естественно, что в деревнях, куда их селили - горожан с высшим образованием, знакомых с сельским хозяйством, в лучшем случае, по дачным участкам! - работы для таких людей тоже не было.
Еще в начале 80-х годов социальный состав русских в Киргизии значительно отличался от социального состава основного этноса в России. В то время из-за безработицы на селе начала уезжать из Киргизии деревенская молодежь. Русские теперь концентрировались, в основном, в городах. К тому моменту, когда грянул гром, 70 % русских в Киргизии жили в городах, причем больше половины - во Фрунзе (сонр. Бишкек). Сельским хозяйством занималась всего одна десятая их часть...
Киргизия видела несколько волн русской эмиграции. Начало их, как уже упоминалось выше, относится еще к семидесятым годам. Пик миграции пришелся на 1994-1995 гг. В этот период по масштабам оттока русскоязычного населения маленькая среднеазиатская страна вышла на первое место среди бывших республик СССР.

ШОК Ошской резни

Многие считают, что решающую роль в вытеснении русских из спублик бывшего СССР сыграла отмена русского языка как официального. В советское время более 70% славян (русских, украинцев, белорусов) совершенно не знали киргизского языка. Только 1,2 % (!) сского населения свободно владели местным языком. Для сравнения: в других республиках бывшего СССР - на Украине, в Литве, Армении и пр. - таких было от 27 до 38 %. Преподавание киргизского было отменено в русских школах еще в 1960-е годы, тогда же на русский перевели все делопроизводство. Таким образом, вплоть до принятия Закона о языке (23 сентября 1989 г.) русские жили, по удачному I выражению одного из исследователей, в атмосфере «языкового ком форта.
Согласно новому закону, единственным государственным языком Республики Кыргызстан объявлялся киргизский, на который предполагалось в кратчайшие сроки перевести все деловое, научное и официальное общение в пределах республики (со временем срок полного перехода на киргизский передвинули - сначала на 2000 г., потом на 2005 г.). Истинный смысл этого акта, естественно, лежал совсем не в языковой плоскости. Закон означал, прежде всего, что пришло время смены политических элит и кардинального изменения статуса русских. Еще в советское время руководители и» числа титульной национальности при приеме на работу отдавали предпочтение работникам-киргизам, даже если квалификация последних была ниже. Теперь же началось вытеснение русских из смешанных коллективов. В 1992 г. изменений к худшему на работе ожидала приблизительно одна пятая всех опрошенных. Естественно, чем выше пост занимал человек по службе, тем острее он ощущал конкуренцию. Результат - к 1994 г. в числе руководителей крупных предприятий русских не осталось вообще. Славяне оказались, за редким исключением, оттеснены со всех позиций, находясь на которых можно хоть сколько-нибудь влиять на происходящее в обществе.
Но, тем не менее, не это, а вооруженный конфликт - ошские события 1990 г. - послужил толчком к первой волне миграции. Это был «поворотный момент для русских всей Средней Азии» (А.И. Гинзбург).
Интересно, что в процентном отношении больше всего русских уехало тогда не из Оша, а из Бишкека и Чуйской долины (т.е. из тех мест, где русского населения было больше всего). В целом за пятнадцать лет, с 1989 по 2004 г., доля русских в Киргизии снизилась с 1,5 % до 10,3 %, общая численность их составляет сейчас приблизительно 517 тыс. чел. На данный момент процент русского (русскоязвчного) населения в разных регионах Киргизии колеблется в широких пределах:

Последствия массовой эмиграции русских не замедлили сказаться на киргизской экономике. Рабочие места, которые освободились с их отъездом в непроизводственной сфере, пустовали недолго, но вот собственных квалифицированных ИГР Киргизии, как выяснилось, катастрофически не хватало. Президент Акаев был вынужден пойти на известные уступки русскоязычному населению, чтобы предотвратить новые волны миграции. Так, в 1993 г. был открыт Кыргызско-Российский Славянский университет в Бишкеке; в 1994 г. появился Указ о мерах по регулированию миграционных процессов, который предусматривал применение русского языка в качестве официального на тех предприятиях, где большинство коллектива - русскоязычные, расширение представительства славян в органах управления государством и т.д. Массовое бегство русских действительно пошло на спад, хотя решающую роль в этом, видимо, сыграли другие факторы. Для понимания этих факторов имеет смысл поговорить кратко о людях, которые покидали Киргизию, и о том, что они находили за ее пределами.
По результатам широкомасштабных социологических опросов, проводившихся Институтом этнологии и антропологии РАН в 1992, D95. 1997 гг., среди русскоязычного населения Киргизии можно условно выделить две большие группы: «уезжающие» («потенциальные мигранты», т.е. и те, кто собирается уехать при любых обстоятельствах, и те, кто только обдумывает свой отъезд) и «остающиеся». В 1995 г. эти группы включали, соответственно, 60 и 22 % от всего русского населения Киргизии. Приведем ниже разработанные исследователями обобщенные портреты представителей каждой из них.
Первая волна мигрантов - 1990-1991 гг. - состояла, как это ни парадоксально, из «старожилов», т.е. уроженцев Киргизии и тех, кто прожил на ее земле 15-20 лет. Видимо, это объясняется тем, что старожилы лучше разбирались в психологии местного населения и могли с большой долей вероятности предвидеть, как дальше пойдут дела (А.И. Гинзбург отмечал, что это можно было сделать еще в конце 70-х!). Среди уезжавших преобладали мужчины 20-29 или 40-49 лет.
Миграция «зреет» от 3 до 5 лет, поэтому пик отъездов, который пришелся на 1992-1994 гг., скорее всего, был вызван не ошскими событиями, а самим фактом распада Советского Союза, т.к. уже в 1989-1991 гг. даже на низовом уровне стали очевидны центробежные тенденции. В этой волне миграции преобладали тоже «старожилы», но возрастной состав уезжающих изменился - теперь это, в основном, были мужчины и женщины 20-30 или 50-60 лет (появление большого числа женщин среди уезжающих неудивительно - в предыдущую волну отъездов многие семьи отправили мужчин вперед, «на разведку»).
В 2000 году на отъезд из Киргизии было ориентировано 40 % гуманитариев и 25 % представителей т.н. «производственной интелигенции», около 40 % горожан и более половины жителей русских сел. То, что крестьяне стремятся уехать в первую очередь, вполне объяснимо. Они гораздо больше страдают от произвола администраций на местах, акимов - сельских старост, среди которых почти нет русских (русские составляют всего 7 % и в местных советах); среди тex, кто с большой долей вероятности уедет из республики в ближайшие годы, подавляющее большинство состоят в моноэтничных браках и имеют друзей только своей национальности.
Те из потенциальных мигрантов, кто принадлежит к гуманитарной (непроизводственной) интеллигенции, в основном заняты наукой, имеют ученые степени; часто это уроженцы Киргизии, причем во втором-третьем поколении, но при этом почти или совсем не знают киргизского; в ответ на вопрос, как они понимают слово «Родина», в половине случаев отвечают: «СССР».
Те, кто не собирается покидать Киргизию, - это, как правило, рабочие с высокой квалификацией, люди, занятые физическим трудом в городе, или представители «производственной» интеллигенции; большей частью они имеют друзей среди киргизов и узбеков, работают в смешанных киргизско-русских коллективах, более или менее владеют киргизским языком (44 % опрошенных); многие считают своей родиной Киргизию, а не СССР или Россию.
Среди потенциальных мигрантов много женщин; почти все, кто уезжает, имеют детей (тревога за их будущее в последние годы - основной мотив отъезда); многие из тех, кто собирается уехать в ближайшем будущем, - служащие без специального образования (именно по ним больней всего ударила безработица, рост цен, экономическая неустойчивость в стране, преступность); как правило, это выходцы из Бишкека и Чуйской долины, где число безработных росло в последние годы особенно быстро.
Среди т.н. стабильного населения большинство - мужчины 30-40 лет; по профессиональному составу это, в основном, строители, квалифицированные рабочие, инженеры, люди, занятые в торговле и сервисе; многие из них хотели бы купить жилье, землю или какое-нибудь предприятие в Киргизии.
Стоит отметить при этом, что более 40 % «остающихся» на себе испытали межнациональную вражду и оскорбления этнической гордости, тогда как из «мигрантов» об этом знает не понаслышке всего одна пятая.
И, наконец, небезынтересно, что из «потенциальных мигрантов большинство предпочитает характерные для России лесные ландшафты, а «остающиеся» чаще отдают предпочтение горной местности и степным предгорьям.
Мартовская «революция» 2005 года в Киргизии, которую многие исследователи рассматривают как государственный переворот, оказалась столь молниеносной, что так и не обрела собственного имени, в отличие от «революции роз» в Грузии и взбудоражившей российское общество «оранжевой» революции на Украине. Киргизскую революцию называли «желтой», «лимонной», «революцией тюльпанов», московская пресса попыталась брезгливо маркировать ее «маковая», но реально твердо прижился лишь один эпитет - «киргизская».
Смена власти в Киргизии является столь масштабным явлением для всего постсоветского пространства, что ее последствия до конца не осознаны ни элитами стран, ни их интеллектуальной обслугой. В России буквально за месяц стало общим вопросом обсуждение форм, методов «оранжевой» революции в России, а также попытка просчитать регионы, с которых стартуют аналогичные события в РФ (в числе наиболее вероятных указываются регионы Поволжья и Урала, а также Москва и Санкт-Петербург). В данном контексте следует обратить внимание на то, что аналитики ожидают аналогичной смены власти в ряде стран Каспийско-Среднеазиатского региона: в Узбекистане, Азрбайджане и Казахстане. Надо заметить, что в Узбекистане «Кащеева иголка в яйце власти», слабое место режима Ислама Каримова, - это две области Ферганской долины: Андижанская и Наманганская. В случае, если совпадение действий внешних (западных) сил и внутреннее недовольство, на сегодня латентное, выплеснется в серьезные события, аналогичный ошской резне культурный шок переживет «европейское» население многих узбекских областей Ферганской долины, и не только Андижанской и Наманганской. В этом случае относительно стабильный на сегодня г. Ош станет для русских из узбекских областей единственно возможным местом спасения. Бежать далее, в Россию, узбекским русским будет просто не на что, ибо за годы независимости цены на недвижимость в Узбекистане и России разошлись катастрофически.

Не имей сто рублей

С чем сталкиваются беженцы (или «вынужденные переселенцы») на новой родине?
В советское время киргизская часть общества была стратифицирована сильнее, чем русская: доля лиц с минимальными и максимальными доходами была выше, чем у русских. Среди киргизов имелись подпольные миллионеры, но в сравнении с общей массой доходы русских всегда были выше. Более того, они были выше, чем у русских в России. Поэтому, да и по многим другим причинам, первая волна переселенцев была настроена довольно оптимистично. Тогда большинство ожидало помощи от российского правительства и наивно полагало, что Россия должна потребовать у Киргизии компенсацию за жилье, которое они потеряли при переезде.
Сразу же после прибытия практически всем мигрантам из Средней Азии пришлось столкнуться со значительными трудностями. Из года в год ля них становится все сложнее получить прописку и российское гражданство. Многие семьи (те, кто не догадался оформить гоажданство заранее через русское посольство) живут без них по несколько лет. Только в половине областей России вынужденные мигранты получили жилье и хотя бы скромные дотации от Федеральной миграционной службы (таких счастливчиков обычно не больше 1-2 % •rune переселенцев). Далеко не всем удалось найти хотя бы какую-нибудь работу, не говоря уже о том, чтобы устроиться по специальности. Трудовой потенциал большинства мигрантов в сегодняшней России практически не задействован.
Как уже упоминалось выше, история русских поселений в Киргизии насчитывает больше ста лет. Две трети русских жителей республики - местные уроженцы. Часть из них даже ни разу в своей жизни не бывала в России, по крайней мере, не жила там достаточно долго. В результате мигранты первой и второй волн не особенно хорошо представляли себе, где окажутся. Они ехали в другую Россию - «ту, с привольными нивами, ту, в разливах сирени, где родятся счастливыми, умирают в смирении». Их реакция на столкновение с действительностью позволила в наши дни психологам говорить применительно к русским переселенцам из стран СНГ о феномене культурного шока.
Культурный шок - это серьезный кризис личности, когда основные представления человека - в данном случае образ себя, образ своего народа, своей земли - внезапно оказываются настолько противоречащими реальности, что человек вынужден пересмотреть их, причем прежние образы теперь воспринимаются как негативные. Для культурного шока у переселенцев в Россию было более чем достаточно оснований. Их вынуждали вести непривычный образ жизни, часто в чужой социальной среде, они теряли знакомый круг общения, сплошь и рядом обнаруживали, что их знания и профессиональная квалификация не нужны, и они не могут прокормить семью! К крушению образа своего «я» как обеспеченного, счастливого, уважаемого человека зачастую присоединялось потрясение от того, что народ в России вовсе не напоминал «русских»...
В результате определенной изоляции от основной части этноса в странах Средней Азии сформировался особый субэтнос «азиатских русских», отделенный от «русских русских» культурной дистанцией. Некоторые этнографические детали, например архаический обряд поминок, у русских в Средней Азии «законсервировались» и сохранялись неизменными на протяжении более ста лет. Когда они приезжали в Россию, местное население воспринимало эти древние, но, тем не менее, вполне русские обряды как... влияние тех народов, среди которых жили мигранты. Русские в Средней Азии сохранили в повседневном общении литературный русский язык тридцатых годов; туда практически не проникали изменения в словарном составе языка и сленг.
Своих новых соседей переселенцы из Средней Азии поначалу оценивали как «не совсем качественных». Это явление — т.н. полемическая идентичность - характерно для первой реакции человека на столкновение с действительностью, которая его не устраивает Вот обобщенный портрет «русских русских» глазами переселенцев, ленивые, завистливые, грубые, скандальные, безответственные в жизни, не интересуются, много матерятся (в Средней Азии мат - это ругань, а в России он выступает в качестве связки в разговоре), в интимной жизни неразборчивы; семьи некрепкие, недружные. Тогда как сами «азиатские русские» - совсем другие: образованные, культурные, трудолюбивые, хранят традиции, сумели перенять от народов Средней Азии все лучшее (гостеприимство, уважение к старшим), добрые, великодушные... На самом деле различия не столь велики, но воспринимались очень остро потому, что те из переселенцев, кто родился в Киргизии, до переезда в Россию даже не думали о такой возможности.
Недоверие и настороженность, с какими мигранты воспринимали местное русское население, вызывали ответную реакцию. В нищей русской деревне новые жильцы, привозившие с собой контейнеры всякого скарба, приезжавшие на машинах, выглядели выскочками. Никак они не походили на привычный образ беженца. «Заносчивые», говорили о них, «наворовали там у себя», «хотят и здесь лучше всех жить»... Впрочем, надо отметить, что неприязнь со стороны местного населения оказывалась стойкой только там, где приток беженцев ухудшал экономическое положение коренных жителей. Авторам приходилось наблюдать крайне озлобленное отношение к переселенцам в Белгородской области в 1996 году. На тот период там была наибольшая концентрация беженцев во всем Черноземном и Центрально-Черноземном районах (250-270 вынужденных мигрантов на 10000 человек населения, тогда как, например, в Воронежской области - 130-150, в Курской - 50-70). Жильем и работой переселенцев обеспечивала, в основном, сама область, поэтому местные жители воспринимали их как серьезных конкурентов на рынке труда. Какие только обвинения не звучали в адрес беженцев: «и пронырливые, и наглые, и в быту нечистоплотные...»
Интересно, что местные жители часто не хотели признавать в новоприбывших русских, называя их «чурками», «киргизами», тогда как механизмы психологической защиты побуждали самих переселенцев идеализировать коренные народы тех республик, откуда они приехали. Мигранты часто начинали сами ощущать себя «больше киргизами, чем русскими». То, что обе стороны просто видели друг в друге чужого, можно проиллюстрировать таким примером.
Переселенцы часто воспринимали себя как нечто среднее между коллективистской культурой народов Средней Азии и индивидуализированной русской культурой («здесь никто никому не помогает, на собственную семью наплевать, родителей сдают в дома престарелых»). При этом местные жители, наоборот, считали, что у «азиатских русских» преобладают ценности индивидуалистской культуры («не считаются с мнением людей, слишком гордые, не хотят жить, как все, плохие хозяева...»). Однако нужно отметить, что, если не существовало реальных экономических оснований для неприязни, русские в России не были склонны отмечать существенные различия между собой и «азиатами» («такие же люди, как и все»).
Для качества жизни в России наиболее важными оказались два аспекта: регион нового места жительства и наличие или отсутствие на новом месте друзей, родственников, тех, кого можно назвать «командой». В отношении первого аспекта проявился исторический генезис кудьтурных отличий и различий в «картине мира» у русских в Киргизии и русских других национальных республик СССР. Уральско-южносибирское происхождение наиболее сплоченной первой волны переселенцев (несмотря на количественное меньшинство) было предопределено тем, что переселенцев наиболее мягко встретили на Урале и и большинстве регионов Прикамья, а в Сибири местные русские вообще не маркировали русских из Средней Азии как чужаков. В то же время в ряде регионов Поволжья и Центральной России как раз и проявились многие из вышеперечисленных негативных стереотипов, самым мягким из которых является раздраженное «валите обратно к своим чучмекам». Враждебное отношение к переселенцам авторы отмечают, в частности, в Самарской, Саратовской, Оренбургской, Тамбовской, Курской областях.
Относительно второго аспекта надо заметить, что денежный фактор не становился определяющим для степени комфорта жизни на новом месте. Более важным было то, ехали ли переселенцы «к своим друзьям» или же все круги испытаний в России проходили самостоятельно. В том случае, если адаптироваться и решать многочисленные проблемы - объективные материальные или субъективные психологические - помогали друзья и бывшие коллеги, русские семьи очень быстро налаживали быт и поднимались высоко даже по российским меркам. К примеру, рабочие ошского завода железобетонных изделий и домостроительного комбината уехали большим коллективом в Калужскую область и уже через несколько лет жили в отдельном пригороде Калуги, который сами же и построили. Еще более яркие примеры можно привести в тех случаях, когда адаптироваться помогали «лучшие друзья по Киргизии». Так, некоторые русские из Киргизии заняли на новом месте жительства довольно престижные должности: заместителя начальника УФСБ по области, начальника автодорожного управления, советчика губернатора, директора средней школы, главного врача городской больницы. При этом в ходе наших собеседований «успешные» русские практически всегда подчеркивали, что им помогали не русские ошане, фрунзенцы, а «близкие друзья», среди которых зачастую «назывались друзья-киргизы, друзья-корейцы и даже друзья-узбеки (т.е. друзья-киргизстанцы, которые осели в России несколько раньше). Мы фиксируем в этой ситуации тот факт, что психологически русскому из Киргизии русскоязычный друг-киргиз гораздо ближе и понятнее, чем русский из российского региона.
Глава томского землячества выходцев из Киргизии «Замандар» («Землячество»), редактор томского сайта «Центральноазиатский исторический сервер» Рустам Абдуманапов добавил в этом отношении интересные, на наш взгляд, штрихи. Комментируя клановый расклад на Юге и на Севере Киргизии в связи с работой авторов по анализу «желтой» революции 2005 года, он сказал, что «кровнородственная взаимопомощь заменена во многом на региональную, киргизы сами себя называют в первую очередь по региональному признаку - ош-ские, аксыйские, узгенские, алайские, таласские, нарынские». В ХМАО, в Тюменской, Томской, Новосибирской областях, где работают знакомые Р. Абдуманапову киргизы, как правило, русские киргизстанцы не контактируют с переселенцами-киргизами. В то же время глава томского «Замандара» рассказал много историй, где русские и киргизы из Киргизии помогали друг другу решать проблемы и быстрее адаптироваться в Сибири. Практически всегда речь шла о бывших сослуживцах или друзьях. С учетом того фактора, что киргизы быстро отходят от гастарбайтерского вахтового метода работы и оседают в России насовсем, забирая семьи из Киргизии, русским, не оставившим мысль о переезде в Россию, нужно не столько читать газеты и собирать информацию о жилье и потенциальной работе, сколько поднимать свои старые связи среди друзей и коллег.

Россия закрывается

Экономическое положение переселенцев из Средней Азии, как и всего населения России, долгое время было исключительно тяжелым. Большая их часть находится в Центральной России, где царит безработица, или в мегаполисах - Москве и Санкт-Петербурге, - где они постоянно подвергаются унижениям и оскорблениям со стороны властей и милиции, вынуждены скитаться по углам, жить впроголодь, бомжевать, выполнять грязную работу за гроши. Не случайно Уральская ассоциация переселенцев в 1996 г. распространила листовку под названием «Как выжить в России» (сейчас подобная информация содержится на многочисленных мигрантских и гастарбайтерских интернет-сайтах), а из 169 тыс. человек, покинувших Киргизию до конца 1993 г., назад вернулась 61 тыс. - почти каждый четвертый! При этом в России есть области и районы, готовые принять переселенцев и помочь им с работой и жильем. Однако единая федеральная система информации для вынужденных мигрантов до сих пор не создана. На взгляд авторов, в русле этой стратегии - убедить русских, живущих в странах СНГ, оставаться там и дальше - находится и идея новой русской диаспоры.
В последнее время среди исследователей этот термин очень полулярен. Как показали опросы, мнения русских в Средней Азии относительно своего нового названия расходятся. Положительно к этому выражению относятся 20 % русскоязычного населения, нейтрально - 40 % и отрицательно - тоже 40 %. Сторонники термина видят «диаспору» как объединение русскоязычного населения Средней Азии (и, в частности, Киргизии), которое ставило бы своей основной целью борьбу за права русских граждан Киргизии. В мае 1998 г. Институт стран СНГ провел под Москвой семинар «Русская диаспора за рубежом: состояние, цели и пути взаимодействия с Россией». В докладе участников семинара, опубликованном в журнале «Содружество НГ», намечена культурно-образовательная и экономическая политика русской диаспоры в ближнем зарубежье, рассмотрены правовые вопросы положения русского населения в странах СНГ. Из доклада можно сделать вывод, что консолидация диаспоры - наилучший способ решения проблемы русского (русскоязычного) населения в ближнем зарубежье.

Оставляя в стороне СНГ в целом, авторы считают возможным утверждать, что, по крайней мере, ДЛЯ КИРГИЗИИ ДАННАЯ СТРАТЕГИЯ НЕ ВЕРНА ПО РЯДУ ПРИЧИН.

1. Как справедливо отмечается в докладе, применение термина «диаспора» по отношению к русским в странах СНГ не совсем оправданно. Диаспору может составлять либо весь народ, если у него нет своей государственности и его представители «рассеяны» по свету, либо та часть народа, которая добровольно (по религиозным, политическим или экономическим мотивам) отказалась жить на родине. Ни то, ни другое к русским в Средней Азии не относится. Более того: основная часть русского населения этих стран ориентирована на переезд в Россию, и лишь одна пятая всей русскоязычной общины готова остаться в Средней Азии.

2. В данный момент нет оснований предполагать, что русские в странах Средней Азии способны успешно организоваться для защиты своих интересов. Подавляющее большинство русского населения, согласно данным опросов, очень инертно, пассивно, не знает о деятельности русских центров, хотя и очень нуждается в организации, которая могла бы помочь им защитить свои права. Существующие в Киргизии русские объединения в основном занимаются вопросами миграции.

3. У русских, будь они организованные или неорганизованные, н Средней Азии нет сколько-нибудь реальной возможности защищать спои интересы обычным, политическим путем. Как отмечает О.И. Брусина, традиционные среднеазиатские институты, вернувшиеся в общественную жизнь после распада СССР, предполагают авторитарную модель управления, основанную на клановом устройстве общества. Русские, в отличие от основной массы населения, не могут стать составной частью этой системы. Более того, они не могут ее понять и научиться адекватно реагировать, потому что эта система очень «закрытая», не доступная для посторонних. «Для русских это - чужая, непонятная, совершенно неприемлемая форма социальной организации, не соответствующая их образу жизни...», - пишет исследователь. Соответственно, «русские лишены необходимой базы для политической деятельности и социального продвижения в обществе...». В результате, возможностей для борьбы за свои права у русских в Средней Азии гораздо меньше, чем, например, в Прибалтике.

4. Русским в странах Средней Азии отведена экономическая ниша наемных работников - пусть даже высококвалифицированных. Возможность заниматься сколько-нибудь масштабным бизнесом для них практически закрыта. Вряд ли можно серьезно говорить и о будущей «монополизации русскими тех сфер производства, где они в силу своей национальной и исторической особенности (так в тексте! - авт.) имеют преимущество перед титульным населением...». С другой стороны, потребность страны в специалистах - то, что дает русским в Киргизии возможность выжить, - не бесконечна. В Киргизии существует и постоянно развивается база для вполне современной, эффективной системы высшего и среднего специального образования. Рано или поздно молодые специалисты-киргизы вытеснят русских из производства, научных институтов и наукоемких отраслей. Уже сейчас год от года русские все острей ощущают конкуренцию на рынке труда с их стороны. Таким образом, приходится сделать вывод, что реальной экономической базы для того, чтобы русская диаспора в Киргизии продержалась еще несколько десятилетий, - нет.

Вряд ли все эти пункты до сих пор не привлекали внимания исследователей. То, что они не рассматриваются практически ни в одной из работ по данной теме, свидетельствует, на наш взгляд, либо о безответственности создателей концепции «новой русской диаспоры», либо о преобладании некоей основной государственной политики, которая скрывается за рассуждениями о «новой русской диаспоре» и довольно прозрачно выражена в одном из пунктов уже упоминавшегося доклада: «...Россия не способна и не хочет, ни восстановить СССР, ни обеспечить на своей территории нормальную жизнь соотечественникам, пожелавшим вернуться на родину...». А сделать это, тем не менее, придется.
То, что происходит сейчас в Киргизии, заставляет предположить, что, если новой волны миграции не будет, то только потому, что у большинства «потенциальных мигрантов» уже нет финансовой возможности уезжать. За время, прошедшее с 1990 г., люди поняли, что в России их никто не ждет и надеяться приходится только на себя. Квартира в Киргизии, которая раньше была залогом независимости и гарантией того, что можно в любой момент уехать, теперь мало что значит. Стоимость двухкомнатной квартиры в центре Оша колеблется в пределах 3-4 тыс. долларов, а, скажем, в далеко не самом дорогом Оренбурге однокомнатную квартиру не купить дешевле 20-25 долларов. Поэтому центр тякести в конце 1990-х годов сместился в сторону «малой миграции» - передвижения русскоязычного населения внутри страны, с Юга на Север, в Бишкек и Чуйскую долину.
При этом необходимо отметить непоследовательность российской государственной политики по отношению к мигрантам из Средней Азии. Причудливейшим образом в законодательной и нормативной деятельности российских государственных структур слились самые несочетаемые вещи: предоставление гражданства служащим Вооруженных Сил РФ (вне зависимости от национальности) - гражданам некоторых стран, включая Киргизию; попытка по-прежнему играть на «русской карте» в межгосударственных отношениях; продолжающееся усложняться нормативное поле принятия гражданства и, что также немаловажно, получения временной регистрации по месту пребывания.
Как неоднократно отмечала на конференциях 2003-2005 гг. глава Московского представительства Международной организации по миграции (MOM) Галина Сигизмундовна Витковская, в Администрации Президента РФ существует два очень разных подхода к трудовой миграции, а рассматривать русскую миграцию все же нужно именно в терминах трудовой миграции: запретительный и разрешительный. Второй подход, вероятно, поддерживается «верным путинцем» Виктором Ивановым и близкими к нему чиновниками. Однако на сегодня ни один подход не стал преобладающим. Последним из сюрпризов стало прекращение с марта 2005 года открытого характера пересечения границы гражданами РФ, Киргизии и Казахстана. Вплоть до нынешней весны для поездок в эти страны граждане РФ могли использовать внутренние паспорта, а теперь это возможно лишь на тех же основаниях, что и для поездок в страны дальнего зарубежья, - только при наличии загранпаспорта. Несколько раньше, осенью 2004 г.. Государственная Дума РФ ужесточила миграционное законодательство. В то же нремя, в начале марта Президент России Владимир Путин достаточно жестко потребовал от ответственных министров (МЭРТ, МВД, ФСБ, Минрегионразвития РФ) добиться быстрого роста трудовой миграции из стран бывшего Союза, так как в России очень быстро идут процессы старения населения и сокращения процента представителей трудоспособного возраста, особенно среди мужчин...
Анализ тенденций в демографической и миграционной ситуации в России и постсоветских странах выходит за рамки данной статьи, однако необходимо отметить, что серьезность вызовов, стоящих перед Россией, Киргизией и другими странами СНГ, такова, что становится понятной тупиковость попыток решать проблемы поодиночке.
Россия будет просто вынуждена «возвращаться» в страны ближнего зарубежья. Это явление вице-губернатор Оренбургской области Сергей Георгиевич Горшенин назвал в ходе заседания «Оренбургского клуба» в 2001 году «третьим продвижением России в Среднюю Азию», подчеркивая словом «продвижение» невоенный и ненасильственный характер процесса.
И в ходе «третьего продвижения» станет очень важным, кем будут для России русские в Киргизии - приниженным «трудовым» сословием при «начальствующих киргизах», изолированной ли от киргизов «русской» общиной, или все же чем-то иным. А именно: смогут ли русские взять на себя былую роль казанских татар и помочь русским из России, которые физически будут олицетворять «третье продвижение в Среднюю Азию», адаптироваться к культурным особенностям местной жизни и лучше понимать киргизов и узбеков, учиться заново работать в смешанных коллективах. Мы также должны особо отметить, что речь идет в первую очередь не о Бишкеке, где подобных проблем, в принципе, не может возникнуть, а о Южной Киргизии, так как именно в регионе Южной Киргизии сосредоточены вызовы перед Россией: военный, исламистский, транспортный, геоэкономический.


--------------------------------------------------------------------------------

Я. Ю. Забелло, А. Д. Собянин